Байбак пылающих степей: Это пока ...

Истерически озверевшие хохлы уже третий час запускали по несколько дронов по дороге, наивно полагая, что так уж точно кого-то поймают, и вот , теряя пятый дрон на одной и той же точке подряд, до них начало что-то доходить.

Кефир раскурил сигарету и прислонился к проржавевшему траку давным-давно раздолбанного танка. Все шло не так. Из всех мест, где его могла застать массовая атака дронов, он оказался на единственной открытке на своем пути. Ну как открытке. Укрытие на ней было, вот этот самый танк, в могучей посмертной тени которого он сейчас и примостился.

Кефир грустил. Объективно, третий год тягания лямки на войне изрядно потрепал и без того уставшего мужичка, но мобилизация и ничего не поделаешь. Конечно, было бы здорово , чтоб его с корешами уже отпустили по домам, но имелось две проблемы. Корешей уже не осталось, один он выжил с призывного пункта. И у судьбы явно имелись другие планы на его уставшую голову.

Крики и матюги в рацию, координирующие команды противодействия дронам, яростный рык водилы эвакмобиля, поносящего на чем свет стоит небольшую пробку в безопасном проезде, где его зажали между стройными рядами деревьев, навевали тоску. Он помнил, как они с парнями так же поддерживали друг друга, как шутили над толстяком Смолей, который постоянно влипал в ситуации. Но нет больше Смоли, нет больше никого, с кем его скрепила кровь. Один он остался наедине с незнакомыми позывными и голосами, бессердечная сука-судьба забрала каждого , кто был ему как брат, и Кефир неистово желал нажраться и порыдать в одиночестве, в отпуске. Еще и жена бросила, ребенка забрала, он, дескать странный какой-то в отпуск возвращался. Не смеется, кричит во сне.

Война дело молодых, лекарство против морщин. Особенно мимических, остающихся у улыбчивых людей.

Меланхолию оборвал удар под дых. Кефира отбросило на металл танка.

**

-По подбитому танку прилетело. Простреливаются что ль — буднично проворчал Ефим.
-Слушай, мне показалось или туда прятался кто-то, когда налет начался?
-Та фиг знает, думаешь, стоит проверить?
-Черт его знает, давай.

**

Кефир очнулся от боли. Буквально адской боли, когда кишки проворачивает через мясорубку и невольно содрогнувшись от понимания, словил от легчайшего движения такой чудовищный прилив мук, что его скрутило, порождая еще и еще, спазм за спазмом. 

Сквозь мучительную пелену, забивающую уши, застилающую глаза, мертвой хваткой стягивающую глотку, боец разглядел конец собственных кишок, намотанных на кусок стальной арматуры,  торчащей из его живота, как потом оказалось, на добрый метр. Наконец , горло перестало сдавливать и он завыл. Осознание собственной скорой смерти рвало мозг не хуже боли, которая возвещала злой рок.

Кефир орал, кашлял кровью и снова орал, с каждым вздохом ощущая как силы уходят в звук, он уже не видел. Но ощутил, как чьи-то руки резко, беспардонно снимает его с чудовищного вертела чувствовал, как тянутся из живота что-то, что должно оставаться внутри, просил в бреду не забирать это из него, умолял не пожирать его заживо.

Легкий укол в руку прижал боль свинцовым одеялом, притушил чувства. Он трясся на сидении квадроцикла, кажется, ехали втроем, судя по маячившей жопе стоящего водителя и том, что его кто-то обнимал, бережно придерживая мешок, примотанный скотчем к его животу. Мешок с кусками его, Кефира. Сквозь вату напромедоленного восприятия, он ощутил, как его заносят в полевой госпиталь, как яростно матерится фельдшер.

**

Кто-то сидел рядом, от него несло грязной одеждой, сигаретами и бензином. Они просто болтали, Кефир вяло жаловался на свою участь, рассказывал как так вышло. В какой-то  момент человек в темноте положил ему руку на плечо.

— Братух, сочувствую. У тебя сепсис начался, и кровотечение внутреннее. Ты не выживешь, максимум час у тебя. Могу предложить только укол, чтоб ушел без боли. Есть что близким сказать?

Кефир проглотил ком. Слёзы предательски полились, размывая мешанину из засоших грязи и крови на лице.

— Нет больше никого. Все там, наверху. Уколи и , по-братски, не уходи никуда. Умирать одному страшно.

— Не бойся, братское сердце, на вот попей, тебе уже все равно.

Сладкая, такая сладкая вода. Вонючий прекрасный воздух. Человек из темноты говорил с ним, рассказывал ему что-то. Когда Кефир начал подвывать от боли, в плечо кольнуло и тело расслабилось. Жар нарастал, сжирая несчастного, а тот кто сидел рядом говорил и говорил, утягивая сознание раненого в сон.

**

— Пиздец.
— Да не то слово. Че, первый раз с умирающим сидел?
— Ага. Врагу не пожелаешь. Такой он грустный.
— Не мрачней. Доброе дело сделал, из этого бренного мира всегда тяжело уходят, зато теперь он в лучшем мире.
— Так-то да. Все там будем. Но уходил он тяжело. И на душе мерзко, что его так болезненно отпускали.
— Рюмку спирта на ночь?
— Не, я не пью, спасибо.
— Это пока. Я сломался на седьмом.